Этому рассказу предшествовала следующая запись, всё из той же синей, прозрачной папки, пролежавшей здесь на даче больше года. Датирована она была 21-ым июля 2015 года. К дате была ещё обычная приписка: «Вт. (что означало вторник) П. Байкал» (что означало Порт Байкал). А ниже даты и времени была небольшая приписка: «Наталью срочно вызвали в институт. Уехала сегодня первым, шестичасовым, паромом. Снова я остался один… Где память есть, там смерти нет…»
Мы ужинали на веранде, при свечах (вот захотелось нам так!). Пили белое вино. Ели вкуснейшую, приготовленную Натальей, ещё дома, форель. Шутили. Произносили тосты…
Во время нашего застолья и зазвонил телефон, лежащий на столе рядом с тарелкой Натальи…
2B-Shop запчасти для ноутбуков.
— Одну минутку, — сказала она, взглянув на экран мобильного телефона. – Это с работы. Видимо что-то срочное…
Она зашла в дом, прикрыв за собой дверь. А я, медленно, небольшими глотками, попивая вино, тоже привезённое Натальей из города, глядел на красное заходящее солнце, почти скрывшееся уже за самой высокой нашей горушкой. И размышления мои в этот момент были просты и оптимистичны, поскольку я полагал, что не вызовут же Наталью на работу среди выходных. А поэтому, судя по красному закатному солнцу, уверенный в том, что завтра, как и сегодня, тоже будет хорошая погода, планировал назавтра нашу прогулку на Серебряный ключик.
Этот родничок, бьющий из под скалы, был оформлен природным камнем, ещё в те времена, когда здесь строилась железная дорога. Великая Транссибирская магистраль, годы строительства которой на данном участке (ныне Старо-Байкальской железной дороги), приходятся на 1903 – 1906 годы.
От нашего дома до родничка идти километра два с половиной. В основном, по высокому берегу Байкала, откуда на озеро открывается такой чудесный, всегда разный, но неизменно завораживающий вид.
«Прогуляемся перед обедом. Нагуляем аппетита. Наберём «серебряной водички». (В воде из этого родничка действительно обнаружено большое количество ионов серебра, отчего вода в нём не замерзает и зимой, и местные жители называют его «Тёплым ключиком».) Отобедаем, после прогулки. Заварим из родниковой воды свежий чай с листьями смородины и чабрецом…», — продолжал я строить планы, лишь отдалённо и неясно слыша из-за двери дома Натальин голос.
Минут через пять она вышла на веранду. И по её лицу я понял, что она расстроена.
— Вот досада! – проговорила она, садясь на своё место, напротив меня, за наш небольшой, старинной работы, круглый стол. – Срочно вызывают на работу. Лучше бы я отключила телефон, — произнесла она в сердцах. И сама же себя одёрнула. – Но, не имею права. Ибо мне, как человеку в погонах, всегда надо быть для вышестоящего начальства в зоне досягаемости. Как хорошо было, когда мобильных телефонов не было, — почти мечтательно сказала она. – Уехал куда-то. И уже никто тебя не достанет…
«Да, — подумал я, — мобильная связь – это одновременно и великое благо, но и немалое, порою, неудобство тоже. Поскольку теперь, ты, практически, повсюду досягаем»…
— Ничего, Наташка, не журись, — постарался я развеять её грусть, хотя и мне самому от этой новости было не сладко. – Вот выйдешь на пенсию, как я, и никакие начальники тебя доставать не будут. А пока ты человек военный – приказы надо исполнять…
— Так ведь, главное договорились с начальником кафедры заранее, что после вступительных экзаменов, когда мы все работали без продыху, три дня моих. Так нет же, видите ли, у них возникли срочные дела. Какая-то там комиссия из Москвы должна с проверкой нагрянуть. Ладно, — мотнула она головой, словно отгоняя от себя докучливые мысли, — давай лучше выпьем. Как ты там всегда говоришь? Тост такой смешной: «За нас с вами…», — попыталась она, наморщив лоб, вспомнить, не раз, произносимый мною тост.
— … И за хрен с ними! – закончил я.
— Точно. — Улыбнулась Наталья. – За это давай и выпьем. За нас с вами и за хрен с ними!
Мы чокнулись гранёными стаканами, и отпили по нескольку больших глотков приятного, прохладного вина «Алиготе»…
Утром я хотел проводить Наташу до парома. Такую ещё всю тёплую, сонную, но она твёрдо сказала: « Не надо. Сама дойду. Не свалюсь уж где-нибудь на спуске с горы. Ты лучше поспи ещё. Такая рань…»
Наталья ушла.
Я, поднявшись с постели, и стоя босиком у восточного окна, выходящего на тропинку идущую к калитке, проводил её взглядом.
Глядя на её прямую спину (что значит военная выправка), и, видя, как она уверенно шагает по тропинке, я загадал, что если Наталья обернётся, то скоро снова приедет сюда.
У калитки с нашего участка, расположенной метрах в ста от дома, Наталья обернулась, и помахала рукой, хотя, вряд ли могла видеть меня. Свет я в доме зажигать не стал. Но, значит, была уверена, что я слежу за ней…
За калиткой начинался спуск. И вскоре Наталью стало не видно. Я остался один. Почувствовав вдруг такую тоску, что решил снова завалиться спать. Чтобы, проснувшись, не в пять часов, как сейчас, а в восемь, как обычно, сделать вид, что ничего не произошло…
Дойдя до кровати, я, как в бездонную пропасть сразу провалился в сон, укрывшись мягким, тёплым, лёгким одеялом, которое, кажется, хранило ещё тепло Наташиного тела. Она не захотела вчера переходить на свою кровать на второй ярус, и осталась на моей, вместе со мной, сказав перед сном: «Итак мало нам времени осталось быть вдвоём. Не буду на свою кровать переходить, не хочу разлучаться с тобой ни на минуту…»
Проснулся я, как обычно, в восемь часов, в гулкой тишине дома.
В одних трусах, включил под чайником плитку, чтобы вскипятить воду. Полный трёхлитровый чайник закипал, примерно, через полчаса.
Всё так же – в трусах и резиновых тапочках на босу ногу, вышел на улицу к умывальнику. Умылся.
Вернулся в дом. Оделся.
Подошёл к иконам Спасителя и Божией матери, висящим на восточной стене, рядом с окном, из которого я наблюдал за уходящей Наташей, идущей только сегодня, ранним утром, к калитке. Хотя, казалось, что это произошло уже очень давно.
Шепотом стал произносить свои обычные утренние молитвы. После которых, ещё своими словами, помолился о здравии родных и близких.
Попросил у Господа «мирного и достойного жития сыну моему Димитрию, жене его Светлане и деткам их – Константину и Сашеньке». Одному, из которых, чуть больше двух лет; второму – чуть больше двух месяцев. Попросил Христа «помочь болящей сестре моей Галине-Шуре справиться с её злой болезнью». Впоследствии, когда всем уже, в том числе и самой Шуре, стало ясно, что болезнь не одолеть, чтобы не продлевать страдания родного человека, я просил Господа уже о том, чтобы он «сотворил всё по милосердию и разумению своему». Ибо, порою, жизнь становиться невыносимой…
Попросил Создателя отвести «всякие болезни и напасти» от себя «и жены моей Натальи». После чего перешёл уже к молитвам поминальным…
Список тех, кого я в них поминаю, с каждым годом становиться, увы, всё длиннее. А список тех, о ком молюсь: «За здравие» всё короче.
И, всякий раз, начиная молиться за кого-то «вновь приставленного раба Божия», ушедшего в мир иной, из своих друзей, не близких родных или коллег-писателей, мысленно говорю себе. «Ну, вот, сорок дней отмолюсь, и перестану. Не слишком уж близкий родственник или приятель. И так уже список заупокойный длинен, как железнодорожный товарный состав, чуть ли не в сотню вагонов…»
Однако всякий раз не могу, не решаюсь выбросить из этого скорбного мысленного списка ни одного человека, за которого уже начал молить Господа. И снова говорю себе: «Ну, ладно до года буду молиться, а там видно будет…»
И так год за годом. Не могу никого, из поминаемых мною, исключить из этого длинного ряда. Надеясь на то, что даже моя частная молитва очень нужна усопшему человеку. Может помочь ему. Ведь сам за себя он уже помолиться не может. И единственное, чем мы можем им помочь теперь, является молитва о них, которой они ждут и на которую надеяться. «И, глядишь, — возникает у меня дерзновенная мысль, — кто-то потом, возможно, помолиться и обо мне. О душе моей. Об упокоении её…»
И, вот, уже заканчивая этот не короткий мысленный ряд имён, идущих после родных и близких людей – бабушек, дедушек, родителей, Начинающийся словами: «Упокой, Господи, души усопших рабов твоих … Галины-Кристины, Евгения, Глеба, Ростислава, Геннадия, Валентина… — я вдруг подумал что смерть, для человека верующего, это лишь очень долгая разлука. Поскольку сказано в Евангелии: «Бог не есть Бог мёртвых, но живых. Ибо у него все живы…» Вот и Наташа, уехала сегодня утром, и её нет. Но разлука наша, надеюсь, будет не очень долгая. Не такая, как с первой женой, тоже Наташей. Как это сказано у Александра Галича: « Мы разлучаемся навек…»
И ещё я подумал о том, что полная смерть ушедшего от нас, живущих на этой земле, человека – это его полное забвение. Ведь, та же Кристина (подруга моей жены, погибшая почти двадцать лет назад в автомобильной катастрофе); или Евгений Карабанов (мой друг, умерший в Америке, от рака мозга уже в двадцать первом веке); или Валентин Распутин (так много хорошего сделавший для меня в моей литературной жизни, отошедший в мир иной меньше года назад) для меня, в эти минуты молитвы (если удаётся помолиться искренне, не рассеяно) гораздо реальнее и ближе, чем даже при их жизни, когда мы могли годами не встречаться. Я помню и «вижу» их здесь и сейчас. А не где-нибудь за океаном, в неведомых далях.
Закончив утренние молитвы, и, взглянув в окно, я снова подумал о Наташе.
«Как было бы хорошо, «дай Бог ей удачи», если бы она была сейчас здесь. Посапывала бы тихонечко на своей кровати, отсыпаясь, пока я молюсь. Как хорошо было бы совсем не разлучаться с близкими людьми. Жили бы все вместе в большом светлом доме. Дети, внуки…»
«Ты, братец, так до того додумаешься, что лучше бы и смерти не было, и никто не умирал, — не очень весело, впрочем, улыбнулся я новой своей мысли. С упрямством, сказав себе, тоже мысленно. – Конечно лучше. Но это всё будет уже потом, в другой жизни («Будет другая жизнь, и другое небо…»), где нет времени – этого последовательного пожирателя наших жизней. В том числе и с теми, за кого я здесь, на земле, каждое утро молюсь…»
И уже по-настоящему весело, готовя себе на закрытой веранде завтрак (белый хлеб, сливочное масло, сыр, колбаса, зелень, кофе), я, с озорным каким-то чувством, глядя на немалую горку бутербродов в плоской тарелке, подумал о том, что: «К сожалению, почти всё, что доставляет нам радость и удовольствие или противозаконно или приводит к ожирению»…
Так и начался мой обычный, очередной, в череде, увы не бесконечных, дачный день.
После завтрака, вымыв в тазике, горячей водой из чайника посуду, и садясь за стол поработать, я подумал, что надо бы эту мысль о смерти, как полном забвении записать…
Ибо, где память есть, там смерти нет.
12 августа 2016г. Порт Байкал
2 – 3 февраля 2017 г. Иркутск
Владимир Максимов
